Опасная тайна Зала фресок - Страница 30

— Точно?

Энцо кивнул:

— Отправляйся в свою комнату.

Софи с неохотой встала, с яростью посмотрела на человека, чей нос, вероятно, сломала, и ушла к себе.

Опираясь на стопку книг, Энцо кое-как поднялся на ноги. Голова кружилась, скула и ухо опухли и болели. Волосы сбились в колтун. Он провел по ним пальцами, откинув пряди с лица. Фермер тоже с трудом оторвал задницу от пола. Мужчины стояли покачиваясь и глядели друг на друга.

Вытерев окровавленную руку о штаны, отец Николь протянул ее Энцо:

— Пьер Лафей.

После секундного колебания тот пожал протянутую ладонь. А что оставалось делать?

— Энцо Маклеод.

Лафей кивнул, косясь на обстановку и всячески избегая встречаться с ним глазами.

— Я тут подумал…

— Я уже понял, что вы подумали, — перебил Энцо. — Вы ошиблись, — добавил он, ощутив укол совести за мимолетные нескромные фантазии о грудях-канталупах. — У вас кровь. Пойдемте приведем вас в порядок.

Лафей пошел за ним из гостиной в столовую. Стол-стойка делил комнату на кухню и обеденную зону. Выставив на столешницу большую миску, Маклеод включил чайник. Когда вода закипела, он налил ее в миску, добавил антисептик и вручил отцу Николь скатанную в комок марлю. Грязными руками Лафей начал макать марлю в воду и размазывать кровь по лицу. Энцо кинул ему полотенце.

— Виски? — предложил он.

— Никогда не пробовал, — признался Лафей.

— Что?! — не поверил ушам Энцо.

— У нас свое сливовое вино. И грушевое. Нет нужды покупать то, что рекламируют.

— Ну, сейчас как раз есть повод попробовать. Могу вас угостить. — Лафей кивнул, обтер лицо полотенцем и стал смотреть, как Энцо, взяв невысокие массивные бокалы, щедрой рукой налил янтарного «Гленливета» и немного разбавил водой. Взяв бутылку и бокал, он пошел к своему шезлонгу. Лафей последовал за ним, одной клешней сжимая бокал, а другую прижимая к носу. — Сбросьте книги со стула и садитесь, — сказал Маклеод и, когда оба уселись, поднял бокал: — За дочерей.

Впервые на лице Лафея появилась улыбка.

— За дочерей.

Бокалы опустели сразу — пришлось доливать.

— Ну как, понравилось?

Лафей кивнул, облизываясь.

— Ты уж меня извини. Николь — моя малышка, я привык над ней трястись…

Энцо был тронут. Казалось странным, что грубый здоровяк с бычьей шеей проявляет столь нежные чувства.

— Да ладно, все отцы дрожат над своими дочками…

— Я прежде не бывал в Кагоре… — Лафей жил в каких-нибудь ста километрах от города. — Никогда нигде не бывал. Не служил в армии, потому что умер отец и не на кого было оставить ферму. Сегодня впервые поехал в такую даль.

Энцо по-новому посмотрел на незваного гостя. Фермер был в синих крестьянских брюках толстого сукна и мятом бумажном пиджаке поверх клетчатой рубашки с расстегнутым воротом. Из бокового кармана пиджака торчала блинообразная кепка, а из рукавов высовывались испещренные шрамами руки, напоминающие огромные грабли. Казалось, этот гигант может в одиночку тянуть плуг.

— Я забоялся, когда Николь уехала в Тулузу, — признался он. — Ее мать ездила с ней поискать жилье. Я не хотел, думал — если увижу, что это за место, никуда Николь не пущу. — Лафей торопился выговориться. Наверное, счел себя обязанным объясниться перед человеком, которого только что пытался задушить. — Когда она собралась переехать к вам на лето, поскольку вы берете ее к себе работать, я знал — девочка верит, что так и будет. Но я-то не девочка!

Энцо с досадой потрогал опухшую скулу. Прикасаться было больно.

— Пожалуй, я бы тоже не поверил. Честно говоря, мсье Лафей, я предложил ей работу, лишь поскольку обещал устроить на лето в больницу и забыл, хотя знал, что Николь нужны деньги.

Побагровев, Лафей поднялся на ноги:

— Тогда я забираю ее домой.

— Нет-нет, — заторопился Энцо. — Она отлично справляется. Мне действительно нужен помощник ее уровня. У нее блестящие способности!

— Мы не нуждаемся в благотворительности.

— Разумеется. Клянусь вам, Николь мне необходима. Уже после одного дня работы я понял, насколько труднее мне пришлось бы без нее. Давайте я вам еще налью…

Здоровяк фермер неохотно опустился на стул и протянул бокал. Энцо наполнил его почти доверху, и несколько минут они молча наслаждались виски.

— Нелегко быть отцом, — сказал Энцо.

— Это так, — согласился Лафей. — Как твою-то зовут?

— Софи.

— А мать ее где?

— Умерла.

Лафей уставился на него с новым выражением:

— Ты растил ее один? — Энцо кивнул. — Боже мой, мне бы нипочем не поднять Николь без жены!

Энцо пожал плечами:

— Не боги горшки обжигают. Конечно, иногда случались и просчеты. — На губах мелькнула и тут же растаяла легкая улыбка. — Софи было лет двенадцать, — начал он. — Собирается утром в школу, а щеки красные, как помидоры, и говорит, мол, у нее колики и вообще она заболела. Тут до меня дошло, что у нее начались месячные. На этот счет дочерей обычно просвещают матери…

Лафей хихикнул:

— Ну, это у городских. На ферме дети о таких вещах узнают раньше, чем учатся ходить.

— Да, в городе детей аисты приносят, — ухмыльнулся Энцо.

— И как же ты выкрутился?

— Усадил ее и объяснил проблему в понятных для ребенка терминах, не вдаваясь в подробности. Она слушает, кивает с серьезным видом, пока я разливаюсь-расписываю функции организма, а потом говорит: «Ты имеешь в виду менструацию? У меня в прошлом году началась».

Лафей захохотал. Из носа вновь потекла кровь, и он промокнул ее марлевым тампоном.